ПРОТИВ КОНТРРЕФОРМЫ русской орфографии

Б.И. Осипов

 

Давно придя к убеждению, что современная русская орфография во многом неоправданно трудна, содержит немало устарелого и подлежит дальнейшему усовершенствованию, притом очень существенному, я никак не предполагал, что мне когда-либо придётся выступать в её защиту. Тем не менее сегодня такая необходимость возникает.

Исполнилось 80 лет со времени орфографической реформы. Хотя широко известно, что подготавливалась она очень долго и тщательно (на протяжении нескольких десятков лет), но её осуществление ещё недавно связывалось исключительно с Октябрьской революцией. Для такого взгляда были известные основания: на принятые в мае - июне 1917 г. циркуляры Временного правительства о введении нового правописания печать никак не реагировала, продолжая придерживаться прежних орфографических норм. Более того, и Советскому правительству пришлось дважды обращаться к этому вопросу, поскольку на первый советский декрет – декрет Наркомпроса, принятый в декабре того же 1917 г., никто, по выражению А.В. Луначарского, и ухом не повёл, так что пришлось издавать декрет Совнаркома от 10 октября 1918 г., и как будто только после него дело начало сдвигаться с мертвой точки.

Однако после работ Т.М. Григорьевой, опубликованных в последние годы, стало ясно, что наши представления о ходе реализации реформы были односторонними. Реформа пробуксовывала только в печати, и это понятно: как авторы, так и наборщики и корректоры были людьми старой орфографической выучки, а насильственное переучивание объявлялось недопустимым в актах и Временного, и Советского правительства. Реформа должна была начаться прежде всего с младших классов общеобразовательной школы, и там она началась сразу же после опубликования циркуляров Временного правительства. В работах Т.М. Григорьевой это показано на большом фактическом материале – как столичном, так и провинциальном [1]. Это ещё более выбивает почву из-под ног у тех, кто упорно именует реформированную русскую орфографию “большевистской”.

А такие, к сожалению, есть, и в последние годы их активность резко возросла. Подобно тому, как в 1943 г., с восстановлением в Красной Армии дореволюционной военной формы некоторые офицеры, по воспоминаниям И.Г. Эренбурга, мечтали наряду с погонами восстановить и обычаи царского офицерства и не хотели верить старшим, что в этих обычаях хорошего было мало, так и теперь, с восстановлением рыночных отношений, иные радетели национальной идеи мечтают вместе с частными лавочками возродить и старое правописание.

Потуги в этом направлении чаще всего носят комический характер. Так, несколько лет назад в Омске появилась водка, на этикетке которой красовалась следующая надпись: “Пролhтарскiй напитокъ”. Между тем в слове пролетарский ять никогда не писался. Но простим как пролетариям, так и буржуа алкогольного цеха. Стыднее, когда подобным же образом “накалывается” интеллигенция. Через ять упорно пишет своё название омский театр “Галёрка”, хотя и в этом слове ять, увы, как говорится, даже не ночевал, и в дореволюционной орфографии оно выглядело точно так же, как выглядит в современной.

Однако иногда в пользу восстановления дореволюционной орфографии высказываются и серьёзные ученые. Обычно их аргументом служит то, что в старом правописании различались некоторые слова, написание которых в новой орфографии совпало. Таковы, например, слова миръ ‘покой’, мiръ ‘вселенная’ и мvро ‘благовонное масло’: в именительном падеже два из них, а в косвенных - все три в современном написании совпадают. Но омонимия - нормальное явление языка, и различать с помощью орфографии все омонимы было бы затеей в высшей степени нерациональной. Омонимия обычно снимается минимальным контекстом, ср. дорожить миром между народами, подняться всем миром и помазание миром. В связи с этим омонимическим рядом обращу внимание на одну по-своему знаменательную орфографическую ошибку А.С. Пушкина. В известном стихотворении “В крови горит огонь желанья” он написал название благовонного масла с двумя р:

Лобзай меня: твои лобзанья

Мнh слаще мvрра и вина.

Это ошибочное удвоение согласной буквы, которое показалось поэту, видимо, более выразительным, чем уже тогда выходившая из употребления “ижица”, сохраняется до наших дней во всех изданиях пушкинских сочинений. И в этом есть известный резон: контекст здесь в какой-то мере позволяет понять выражение слаще мира и как “слаще всего земного бытия, сего мира” (хотя следующее слово вина уже явно мешает такому пониманию).

Но иногда поэты сознательно играют на ассоциативных сближениях всех трёх омонимов рассматриваемого ряда. Такую ситуацию имеем, например, в стихотворении О.Э. Мандельштама “Айя София”. В строке:

Прекрасен храм, купающийся в мире

есть явный расчёт на ассоциацию слова мир ‘вселенная’ c двумя другими омонимами: храм купается как бы и в священных благовониях, и в благодатном покое. Здесь дореформенное написание въ мiрh скорее даже мешает восприятию поэтического образа, нацеливая читателя только на концептуальное значение слова и заслоняя ассоциативные [2].

Положим однако, что различия вида мира - мiра - мvра, лечу - лhчу и т. п. всё-таки полезны. Но имеются и обратные случаи - когда старая орфография не различала то, что различает современная. На некоторые такие случаи указано в недавно опубликованной журналом “Русский язык в школе” статье А.К. Панфилова [3]. Автор справедливо замечает, что современные издания А.С. Пушкина допускают ошибку в строке души младые впечатленья, что написание дореволюционных изданий младыя - это не форма множественного числа среднего рода, а архаичная форма родительного падежа единственного числа женского рода, которая пишется с я на конце и по современным правилам. Таким образом, в современной орфографии следует печатать души младыя впечатленья, то есть ‘впечатления молодой души’, а не ‘молодые впечатления души’, как получается при написании с буквой е. Менее бесспорным является другой случай, приводимый тем же автором тоже из Пушкина - преданья тёмныя(е?) молвы. В отличие от впечатлений, которые не могут быть молодыми, темными (то есть смутными, неясными) могут быть и молва, и предания. Здесь старая орфография явно мешает пониманию текста. Еще более сомнителен случай, приводимый А.К. Панфиловым из А.А. Блока - слёзы первые любви. Исследователь и здесь усматривает архаичную форму родительного падежа и считает, что в современных изданиях старому написанию первыя должно соответствовать также написание с буквой я. С этим трудно согласиться: подобная форма для Блока - слишком уж явный и стилистически выбивающийся из тональности данного стихотворения архаизм. Но в контексте наших рассуждений главное даже не это, а то, что и здесь старая орфография затемняет смысл.

Тем неожиданней вывод, который делает из своих наблюдений А.К. Панфилов: “Таковы лишь некоторые из ошибок, порожденных орфографической реформой 1917 - 1918 гг.” [3. С. 75]. Вот так, ни больше, ни меньше: места, ошибочно прочитанные современными издателями из-за недифференцированности дореформенных написаний, объявлены недостатком послереформенной орфографии! Увы, политические пристрастия нередко вредят научной логике.

Разумеется, главное не в том, была ли реформа правописания “большевистской” или “кадетской” (напомним, что один из главных разработчиков новой орфографии академик А.А. Шахматов был членом ЦК партии кадетов). Главное в том, что она была нужной, своевременной и рациональной. Она избавила учащихся от зубрежки множества корней с ятем и фитой, она усовершенствовала многие правила написания окончаний, уже не имевшие под собой никакой реальной базы в русском языке ХХ века.

Конечно, орфография XVIII - XIX вв. являлась национальной ценностью, но ценностью именно потому, что она была рациональнее орфографии XVII в. А поскольку современная орфография, в свою очередь, рациональнее орфографии XVIII - XIX вв., то и она - ничуть не меньшая ценность.

Говорят, что на дореформенной орфографии написана великая русская литература XIX в., и считают это еще одним аргументом в ее пользу. Но почему-то никто не предлагает восстановить в изданиях древнерусских текстов, если они не предназначены для специалистов, орфографию их эпохи - например, орфографию XVI или тем паче XII в. в “Слове о полку Игореве”. А как быть с великой русской литературой ХХ в.? Переписывать ее по орфографии ХVIII - XIX столетий?

Современная русская орфография далеко не идеальна, но реформирование надо проводить в сторону ее улучшения, а не ухудшения. Нет никакого резона восстанавливать те обветшавшие черты, которые накопила к началу нашего века орфография, установившаяся в послепетровские времена. Если же к реформе, которая бы улучшила современное правописание, мы еще не готовы, то надо по крайней мере сохранить действующую орфографию. Идея орфографической контрреформы глубоко реакционна теоретически и вредоносна практически, и об этом необходимо сказать со всей ответственностью и со всей определённостью.

_________________________________

[1] Григорьева Т. М. Русская орфография: путь усовершенствований (XVIII - XX вв.). М., 1977. См. также другие ее работы.

[2] Юмашева Н. В. Опыт комментирования стихотворных текстов О.Э. Мандельштама с элементами лексико-семантического анализа // Человек. Культура. Слово: Мифопоэтика древняя и современная. Омск, 1994. Ч. 2. С. 139.

[3] Панфилов А. К. Загадки текста, неправильно разгаданные // Русский язык в школе. 1995. № 6.

 

назад