“Идеальный текст” и “идеальный читатель”

в романах Алена Роб-Грийе

Л.А. Гапон

Изучая художественную прозу ХХ в., мы сталкиваемся с феноменом повышенного теоретизирования авторов по поводу своих произведений, писательской техники и литературного творчества в целом.

Такое сконцентрированное внимание и обращенность на “самое себя” делают художественный текст универсальной категорией, принимающей все признаки “бытийственности”, являющейся своего рода “космическим центром”.

Ситуацию первой половины ХХ века, когда мы констатируем обилие литературных манифестов, теоретических эссе и выступлений, постепенно дополняет другая: в самом произведении в качестве главной или второстепенной темы содержатся вопросы художественного восприятия, заложена стратегия создания и прочтения текста…

Во французской прозе второй половины века в этой связи обращает на себя внимание творчество Алена Роб-Грийе. Для него процесс создания и функционирования текста включен в это поле. Такой своеобразный комментарий не прерывает и не меняет режим чтения, не образует нового дискурса. Своеобразие манеры Роб-Грийе состоит в том, что размышления о строении и функционировании текста неотделимы от самого произведения, часто непосредственно связаны с сюжетом, а иногда и “замаскированы” в тексте, что позволяет им выполнять двойственную роль (в качестве конструктивного и деструктивного элемента текста). В связи с этим представляются интересными две проблемы. Во-первых, наряду с романной интригой в произведениях писателя существует описание идеального текста-модели, который в общих чертах выглядит как открытый для разных трактовок роман, способный к постоянному трансформированию. Во-вторых, текст-модель требует особого читательского восприятия. Автор пытается сконструировать семантическое поле читателя, вводя в роман правила его прочтения, сознательно создавая образец идеального читательского “поведения”.

Для романов А. Роб-Грийе характерна структурная и смысловая разомкнутость, установка на альтернативность восприятия. Происходит это благодаря разрушению линейности повествования, сосуществованию различных вариантов в пределах одной истории. Начиная уже с ранних произведений, одноосмысленность изгоняется из повествования.

Существуют основания для разных прочтений “Наблюдателя” (Матиас убил девушку; произошедшее убийство вызвало в памяти другие воспоминания и т.д.); читатель может только предполагать, остались ли в живых герои киноромана “Бессмертная”…

Но если в этих книгах варианты существовали как предположения вне текста, то позднее Роб-Грийе помещает возможные варианты в самом повествовании. В романе “Дом свиданий” на протяжении примерно двадцати страниц предлагаются две версии произошедшего убийства помимо той, которой придерживается основной рассказчик. Начиная с какого-то момента, повествование о событиях разветвляется в текстах Роб-Грийе на множество ходов, которые дают, в свою очередь, начало другим разветвлениям. Автору импонирует “поэтика возможного”; каждый из вариантов полноправен наряду с другими уже потому, что существует в фантазии автора (или читателя). Такая логика приводит к тому, что, например, в романе “Проект революции в Нью-Йорке” становятся неразличимыми события реально происходящие и события, увиденные во сне одной из главных героинь, Лорой.

В романе “Ревность” существует замечательный отрывок, который может охарактеризовать “жизнь” и “биение” текста. Герой романа заворожен песней чернокожего рабочего. И хотя речь идет о песне, мы можем перенести эту характеристику на манеру написания и функционирования современного произведения, каким представляет его Роб-Грийе. “Из-за особенного характера мелодии этого жанра трудно было определить, прерывается ли мелодия по непредвиденной причине – например, в связи с физической работой, которую должен выполнять в это же время певец – или же напев находил тут свое естественное завершение. Однако, когда он начинает вновь, это неожиданно, отрывисто, с нот, которые не появлялись ни в начале, ни в продолжении…

Без сомнения, это всегда была одна и та же продолжающаяся поэма. Если иногда темы прерывались, то для того, чтобы появиться немного позже, почти идентичными. Теперь эти повторения, эти малейшие вариации, купюры, возвращения назад могут уступить место модификациям – хотя и незначительным уводящим в конце концов далеко от отправной точки” [1. С. 100-101].

Можно предположить, что Роб-Грийе говорит о произведении искусства вообще, поэту может назвать песню поэмой. Смысл должен “мерцать”, прерываться (то есть прятаться), читатель должен разгадывать его. В тексте могут быть вариации, обрывы, повторы – словом, это должен быть текст, по которому интересно “путешествовать”.

“Смысловую полифонию” произведений французского автора объясняет еще и тот факт, что текст запечатлевает процесс его (текста) создания. Так, роман “В лабиринте” можно воспринимать как текст, в котором чистовой и черновой варианты не разделены. Вышеприведенный отрывок из романа “Ревность” можно трактовать как рассуждения по поводу текста, так и как своеобразную иллюстрацию становления литературной мысли.

Незавершенность текста-модели, постоянная способность к трансформации подчеркиваются в произведениях Роб-Грийе сквозным мотивом стирания-переписывания книги. Написанное (запечатленное в памяти, либо записанное на бумаге) стирается полностью или частично, освобождая пространство для нового варианта. В романе “Ревность” на стене одной из комнат пытаются стереть пятно после раздавленной сороконожки, а вместе с ним и ненужные воспоминания. В ход идет обыкновенный ластик, затем бритва. Контуры бледнеют, и пятно постепенно исчезает, но происходит и другое изменение в тексте: ластик трет не стену, а бумагу. Рассказ о любовном треугольнике превращается в повествование о том, как творится книга. Стирание-переписывание выглядит в данном случае как процесс производства смысла. Ластик приобретает не меньшее значение, нежели перо, выводящее буквы. Ластик как предмет, имеющий особый статус в произведениях Роб-Грийе, появляется в том же значении в других романах (“Ластики”, “Бессмертная”). Проходящая лейтмотивом в нескольких романах писателя и выстраивающаяся “поверх” текста тема стирания-переписывания важна для творчества Роб-Грийе. Представляется, что она является инвариантом другой темы – соединения чернового и чистового вариантов в одном произведении, а вместе они описывают процесс рождения и функционирования художественного текста.

Описывая текст-модель, его творение и функционирование, автор не оставляет в стороне и проблемы его восприятия, включая в произведение правила прочтения. Писатель рассчитывает на особое восприятие, которое можно обозначить как серьезно-игровое. Рассказчик может непосредственно обращаться к предполагаемому читателю, отступая от своего повествования (роман “Воспоминания о золотом треугольнике”), герои романов могут стать сами комментаторами читаемого текста (романы “Дом свиданий”, “Ревность” и др.).

По мысли А. Роб-Грийе, читатель должен настроиться на восприятие сразу нескольких историй, нескольких повествований, объединенных в одном тексте-модели. Пример такого прочтения автор приводит в романе “Ревность”. “Иногда они расстраиваются из-за поворотов интриги, говоря, что это неудачно, и затем конструируют другой возможный вариант, начиная с новой гипотезы, “так как будто того не было”. На этом пути возникают другие возможные разветвления, которые все приводят к различным концовкам. Варианты многочисленны, вариантов этих вариантов еще больше. Им кажется даже, что они их умножают для собственного удовольствия, обмениваясь улыбками, возбужденные игрой, без сомнения, немного опьяненные этим увеличением” [1. С. 83]. Героев, читающих некий роман, можно назвать идеальными читателями. Увлеченные этой интеллектуальной игрой, они раздвигают границы книги, умножают возможные варианты.

Представляется, что Роб-Грийе сознательно дает образец читательского “поведения”, читательский подход должен быть аналогичным.

Но, чтобы постараться понять авторскую теорию текста, одного принципа “возможного” недостаточно. Наличие различных трактовок, часто нелинейное построение повествования предполагают установку на альтернативность восприятия, понимание текста как потенциально содержащего в себе различные варианты. С другой стороны, чтобы оценить достоинства текста-модели, необходимо воспринимать все варианты как существующие внутри этой модели. Ключ к пониманию этой установки автор дает в нескольких романах, в числе которых и “Проект революции в Нью-Йорке”. “..Они (книги. – Л.Г.) валяются на столах и стульях, равно как и на полу, что всегда наводило на мысль, будто Лора читает их одновременно, перемешивая таким образом все хитроумные сплетения сюжета, искусно выстроенного автором, и изменяя, вследствие этого, ход событий в каждом томе по собственному разумению. Сверх того, она чуть не по сто раз на дню перепрыгивает с одного места на другое, много раз перечитывая отрывки…” [2. С. 89 - 90]. Речь, опять же, идет о манере чтения, примечательной самой по себе, но сейчас наше внимание сосредоточено на манере одновременного чтения нескольких книг, то есть, по сути дела, одновременного восприятия различных сюжетов (трактовок).

Принимая во внимание повествовательные приемы, а также включенные в романы примеры, иллюстрирующие правила чтения, можно сказать, что произведения А.Роб-Грийе рассчитаны на симультанное воспроизведение всех сюжетных ходов, мысленных построений.

В целом можно сделать вывод, что в текстах французского писателя кроме событийной фабулы присутствует совершенно иной род фабулы, носящий чисто эстетический характер и выполняющий роль художественной программы. Из фрагментов-характеристик текста, которые присутствуют в том или ином виде в каждом романе писателя, выстраивается цельный образ идеального текста-модели. Избегающий линейно разворачивающейся интриги, имеющий смысловые, временные “разветвления”, а значит, обладающий структурной и смысловой активностью, он не имеет четких границ, отделяющих его текстовое пространство: последнее способно расширяться настолько, насколько способна это сделать читательская активность. Каждый роман писателя стремится стать текстом-моделью, воплощает собой это движение, поэтому может быть назван романом-становлением. Комментарии к произведению, а также правила строения и функционирования художественного текста создают особый метаязык, который должен быть освоен читателем.

____________________________________

[1] Robbe-Grillet A. La jalousie. Paris, 1957 (перевод мой. – Л.Г.).

[2] Роб-Грийе А. Проект революции в Нью-Йорке. М., 1996.

 

назад