Поэтика ветхозаветного пророчества

(постановка проблемы)

С.А. Демченков, Л.Н. Гриднева

 

Пророческие книги охватывают около трети ветхозаветного библейского текста. Книги написаны наиболее талантливыми людьми, призванными от имени Бога освятить сердца и совесть народа, открыть людям возможность искупления и приоткрыть завесу будущего Царства, а также скорбь “последних времен” на пути к нему. Такая грандиозная и трудная задача (“пророчество” по-еврейски означает “масса” - нечто тяжелое, бремя) предполагает одухотворенность не только содержания, но и поэтической формы.

Будучи, как и другие сакральные памятники, достаточно хорошо изучена в плане содержательном и историко-литературном, Библия до сих пор остается едва ли не “terra incognita” в теоретико-литературном измерении.

По справедливому замечанию М. Рижского, древняя литература вообще и древневосточная в частности отличаются крайним консерватизмом и традиционностью формы. Одни и те же эпитеты и метафоры и целые наборы условных единиц средств выражения на протяжении веков кочуют из произведения в произведение. Различия стилей - главным образом жанровые [11. С. 25].

Для литературы Древней Палестины, как и для литературы Древней Руси, жанр - одна из центральных категорий; мышление древнего автора - “жанровое” мышление. И все же библейские жанры, в том числе и жанр пророчества, изучены еще очень слабо.

Существуют подробные исторические комментарии к произведениям ветхозаветных провидцев [4, 5]. Нередко сведения историко-текстологического порядка сопровождаются кратким анализом содержания [2, 3, 11].

Известны попытки дать психологическое обоснование дивинации (пророчествования) [8, 9] проследить за исполнением библейских провозвестий в новые времена [9, 15], вскрыть их религиозно-учительный смысл [12], вычленить мифопоэтические мотивы [8. C. 30].

Но художественная сторона пророческих текстов, подобно обратной стороне Луны, неизменно ускользает от взглядов ученых.

Исследователи атеистического лагеря, зачисляющие библейских пророков в разряд “прозорливых политиков” и “разоблачителей социальной несправедливости” [3. С. 132], единственно важным признают сам факт “социального протеста”, вне зависимости от того, в каких формах он выражается.

Подобным же образом и в представлении их идейных оппонентов литературные достоинства провозвестий оказываются полностью заслонены содержащимся в них Откровением [9, 13, 15].

Крайние вульгарно-социологические взгляды на сущность пророчества высказывает в своих работах Г.В. Ксенофонтов.

“Древнееврейские пророки почти не нуждаются в наших комментариях. Они достаточно красноречиво вскрывают самую тесную и ближайшую связь религиозной идеологии с экономикой и техникой” [6. С. 276] .

В “экономике и технике”, по мнению исследователя, находят свое объяснение и все художественные особенности древнееврейской литературы. Так, например, “постоянное повторение одних и тех же оборотов речи, поэтических уподоблений и образов - характерная черта народной мудрости, ибо историческая жизнь циклична и тоже повторяется” [6, c. 76].

Апокалиптические видения “мудрецов еврейского народа” представляют собой развернутые аллегории, в которых под видом событий далекого будущего изображены узловые моменты социально-политической жизни современного пророку Израиля [17. С. 273-275].

В том, что “каждая пророческая проповедь была произнесена на политическую злобу дня и содержала в себе прямые и часто грубые намеки на людей и события”, убежден также И.М. Дьяконов. Реалии тех отдаленных времен забылись, - развивает он далее свою мысль, - отсюда и “густая метафоричность” библейских текстов, ставящая в тупик современных читателей и исследователей. На самом же деле за грандиозными картинами Последней Брани скрывается неприкрашенный портрет современности [4. С. 549].

Социально-политическая трактовка пророческого движения представлена и в монографиях М. Рижского. Подчеркивая, что израильские “небиим” “пророчествовали для своих современников, а не для грядущих поколений” [11. С. 89], он с большей определенностью высказывается о жанровой природе их сочинений, представлявших собой “нечто вроде листовки, написанной с определенной пропагандистской целью” [11. С. 87].

Многие ученые сближают книги пророков с произведениями фантастического жанра. Чаще всего речь идет о примитивной трафаретной “фантастике”, свойственной многим жанровым разновидностям мирового фольклора, но - в чем и усматривается специфика профетической литературы - фантастике, “облеченной в религиозную идеологическую форму” [7. С. 38].

Назвать израильских духовидцев предтечами современных писателей-фантастов решился лишь Г. Фаркаш: “Элементы фантастики есть и в сочинениях Иезекииля, звучат в них и мотивы, связанные с инопланетянами <...> Иезекиль <...>, как и <...> Леонардо да Винчи, мечтал о космических полетах, размышлял о технических возможностях их осуществления и эти представления включил в свои произведения” [12. С. 114]. Под тем же углом зрения рассматривает автор чудеса, описанные в книге Даниила.

Подобно Крывелеву и Фаркашу, труды некоторых пророков (и Даниила в частности) относит к категории “литературного вымысла” З. Косидовский [5. С. 423].

Лишь в сравнительно немногих исследованиях пророчество признается самостоятельным жанром древнееврейской литературы, который обладает целым набором присущих ему признаков.

Как отмечает И.Ш. Шифман, “с течением времени пророческая проповедь превратилась в специфический ораторский жанр. Характерными его чертами являются: ведение речи от божьего имени <...>, повышенная эмоциональность. В большинстве случаев перед нами стихи, декламируемые иногда, возможно, с переходом на пение”.

Другой характерной, хотя и необязательной, приметой пророческого жанра является включение в текст проповеди кратких сведений “о самом пророке и ситуации, при которой та или иная речь была произнесена” [14. С. 38].

Д. Редер также указывает на синкретический характер пророчества, тяготеющего одновременно и к словесному, и к пластическому, и к музыкальному искусствам.

Но выделяемые автором опознавательные приметы жанра - наличие параллельных строф, рефренов, восклицаний и припевов [10. С. 77] - едва ли можно признать первичными, основополагающими. Они присущи и другим повествовательным моделям древнееврейской литературы.

Еще один признак - импровизированность, спонтанность речи - относится скорее к пророческому действу в целом, чем к пророческому жанру как к явлению сугубо литературному.

По мысли ученого, определяя круг профетических произведений, нельзя во всем безоговорочно следовать традиции. Некоторые из 16 канонических профетий построены по иным жанровым принципам. Так, скажем, книгу пророка Даниила Редер считает ранним образцом исторического романа [10. С. 81].

Более логична классификация пророческих текстов, предложенная С. Аверинцевым. Он различает собственно пророков (Исайя, Иеремия, Иезекииль, Амос) и апокалиптиков (Даниил, некоторые из малых пророков, авторы анонимных апокрифических предвестий).

“Тема пророков - история и вмешательство в нее Яхве, вмешательство чудесное, но не разрушающее самое историю. Тема апокалиптиков - взрыв истории и ее переход в эсхатологию, последнее сражение добра и зла” [1. С. 30].

“Апокалиптика - это мистика абсолютизированной и потому абстрактной, и потому снятой истории”, которая “предстает” в мистических числовых схемах и мистических аллегориях, как нечто предопределенное и постольку данное готовым” [1. С. 300-301].

Апокалиптиков и пророков различает не только их восприятие истории, но и их отношение к собственной миссии - “пророк выступал со своим пророчеством всенародно, гласно и открыто”, апокалиптик предпочитал анонимность, скрываясь за именами персонажей “доисторических, домоисеевых времен” - Адама, Евы, Еноха, сыновей Иакова [1. С. 300].

Хотя “апокалиптики были в какой-то мере эпигонами по отношению к пророкам”, автор статьи считает их создателями принципиально нового жанра, не тождественного жанру пророчества.

С этим выводом, даже признавая справедливость сделанных Аверинцевым предварительных замечаний, нельзя полностью согласиться.

Несмотря на некоторые различия как мировоззренческого, так и формального характера, пророчества и апокалиптические “восхищения” имеют слишком много общего - начиная с композиции и кончая отдельными художественными приемами, - чтобы их можно было расселять по разным “комнатам” древнееврейской жанровой системы.

Уместнее было бы считать их разновидностями единого профетического жанра, точно так же, как жития-мартирии (сказания о святых мучениках), еще более чем пророчества от апокалипсисов отличные от житий в собственном смысле этого слова, объединяют с последними на правах двух подтипов в рамках единого агиографического канона.

Но несомненная заслуга Аверинцева заключается в том, что он одним из первых подошел к пророчеству с чисто литературоведческими критериями, “открыл” его как особый жанр, оказавший значительное влияние не только на социально-политическую, но и на литературную жизнь Древней Палестины: “Книги пророков представляют собой один из самых своеобразных и самых важных жанров древнееврейской литературы; без них весь облик этой литературы был бы иным” [1. С. 284].

Немало более частных наблюдений над художественной структурой ветхозаветных провозвестий было сделано авторами, в задачи которых не входило подвергать “эти тексты филологическому анализу” [9].

Но на сегодняшний день не вышло еще ни одной работы, содержащей исчерпывающую характеристику пророчества как жанра. Более того, как видно из приведенного образца, нет еще окончательного единства в вопросе, какие произведения следует считать пророческими и правомерно ли вообще говорить о жанре провозвестия, или же его можно отнести к мелким ответвлениям иной, уже изученной жанровой традиции.

 

 

 

___________________________________

[1] Аверинцев С.С. Древнееврейская литература // История всемирной литературы: В 9 т. Т. 1. М., 1983.

[2] Беленький М.С. О мифологии и философии Библии. М., 1971.

[3] Гече Г. Библейские истории М., 1990.

[4] Дьяконов И.М. Поэзия и проза Древнего Востока. М., 1973.

[5] Косидовский З. Библейские сказания. М., 1978.

[6] Ксенофонтов Г.В. Шаманизм: избранные труды. Якутск, 1992.

[7] Крывелев А. Библия: историко-критический анализ. М., 1985.

[8] Мелетинский Е.М. О литературных архетипах. М., 1994.

[9] Мень А. Ветхозаветные пророки от Амоса до реставрации VIII-IV вв. до н.э. М., 1991.

[10] Редер Д.Г. Древнееврейская литература // Литература Древнего Востока /Под ред. Н.И. Конради. М., 1971.

[11] Рижский М.И. Библейские пророки и библейские пророчества. М., 1987.

[12] Фаркаш Г. Загадки Библии. М., 1992.

[13] Честертон Г. Книга Иова // Мир Библии, №1, 1993

[14] Шифман И.Ш. Ветхий Завет и его мир. М., 1987

[15] Эби Э. Введение в Библию. М., 1989.

 

назад