В.В. Соломонова

Со времени первого обращения к изучению биографии и творчества И.А. Крылова было выдвинуто множество гипотез и предположений, произвольных умозаключений и предвзятых суждений. Особенно это относится к “басенному” периоду, когда кривая его популярности резко устремилась вверх.

Хотя в критической литературе прошлого столетия имеется ряд важных наблюдений и выводов (работы В.А. Жуковского, А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, В.Г. Белинского), целостного анализа басенного творчества Крылова 19 век не представил. Сначала этому помешало отсутствие философских и теоретических основ, затем излишнее увлечение социальностью.

Как известно, в основу советского крылововедения легла революционно-демократическая методология Белинского, которая была даже утрирована. Так, тезис его “басня как сатира есть истинный род поэзии” получил исключительно социальное звучание. Например, у В.А. Архипова читаем: “В литературных битвах декабристской поры в центре сражений стояла басня как жанр политической сатиры, как слово распрямляющегося раба, начинающего понимать свое историческое предназначение, постигающего социальное зло, царящее в мире”[1]. Подчас основательные и глубокие работы советских исследователей из-за идеологической тенденциозности просто не в состоянии были дать объективного анализа басенного творчества Крылова. Это относится даже к лучшим, на наш взгляд, работам о Крылове Г.А. Чуковского, где была предложена научно обоснованная схема эволюции художника от комедий и журнальной сатиры до басни.

В данной статье мы обращаемся к басне “Конь и Всадник”, рассматривая ее под углом зрения поставленной проблемы. Сюжетно-композиционной основой басни является антитеза, получившая в трудах русских философов и писателей своеобразное теоретическое обоснование. Мы имеем в виду противопоставление понятий “свобода” и “воля”, о которых, например, Г. Федоров писал: “Воля есть прежде всего возможность жить или пожить по своей воле, не стесняясь никакими социальными узами. Свобода личная немыслима без уважения к чужой свободе, воля всегда для себя”. Но “воля, подобно анархии, невозможна в культурном общежитии, и потому русский идеал воли находит выражение в культе “дикой природы, вина, самозабвения страсти, разбойничества, бунта, тирании”[2].

Для реализации этой антитезы Крылов использует особую символику. Конь – воплощение низких инстинктов и страстей, и как только Всадник снял с него уздечку, Конь вышел из подчинения, сбросил седока, подчиняясь необузданным страстям, понесся в поле и, упав в овраг, убился. Обратим внимание на динамику развития действия, на мастерство психологического рисунка. Описывая события и персонажей, баснописец выхватывает из общей сцены характерные детали, создающие и поддерживающие эмоциональный фон произведения. Перед нами не просто описательные, а глубоко психологические картины:

Какой-то Всадник так Коня себе нашколил,

Что делал из него все, что изволил,

Не шевеля почти и поводов,

Конь слушался его лишь слов, -

таковы привычные, сложившиеся отношения между Конем и хозяином, переданные в форме ровного, безоценочного повествования. Слова о “полном подчинении, полном угнетении” коня в одной из работ А.В. Десницкого [3] звучат с явной натяжкой, так как в отношениях между персонажами нет никакого напряжения, иначе Всадник не пришел бы к известному решению:

Таких коней и взнуздывать напрасно…

И в поле выехав, узду с коня он снял.

Далее в повествование вводится слово “свобода” для обозначения нового, непривычного состояния Коня, поэтому сначала он нерешителен, осторожен:

Почувствуя свободу,

Сначала Конь прибавил только ходу

Слегка…

Общая картина пронизана меткими психологическими деталями, подчеркивающими внутреннюю динамику; изменения в поведении Коня сходны с кинематографическим движением. Конь сначала скачет игривой рысью, как бы выражая благодарность Всаднику, но постепенно накал страстей растет, и игривый Конь становится ретивым, вольным, неуправляемым от ощущения хмельной воли:

Взял скоро волю Конь ретивый,

Вскипела кровь его и разгорелся взор,

Не слушая слов всадниковых боле,

Он мчит его во весь опор

Черезо все широко поле.

Напрасно Седок пытается набросить узду, Конь рвется как “буйный вихрь”; это бунт “как исток застоявшихся, неподдающихся дисциплинированию сил и страстей”. Говоря словами Юпитера из басни “Безбожники”, “и в буйстве прекоснив, тот Конь от дел своих казнился”. Вспомним, что именно при жизни Крылова от разговоров об освобождении крепостных крестьян перешли к попыткам, оформленным законодательно, частично произвести освобождение. Но многими поддерживалось мнение, что в России “ослабевание связей подчиненности крестьян помещикам опаснее самого нашествия неприятеля”. Что касается Крылова, то вряд ли его отношение к мятежам и восстаниям могло быть сочувственным. Он не был, конечно, крепостником, но ратовал за разумную самодержавную власть. Поэтому закономерно звучит “мораль” басни:

Как ни приманчива свобода,

Но для народа

Не меньше гибельна она,

Когда разумная ей мера не дана.

В советском литературоведении определились два толкования басни “Конь и Всадник”. Первое было основано в работах известного исследователя Н. Степанова и сводится к следующему: это ложная философия пассивности, отказ от открытой борьбы. А. Десницкий, наоборот, увидел в этой басне, а также в баснях “Сочинитель и Разбойник”, “Безбожники” “запутывающую царскую цензуру аллегорику”. С его точки зрения, все эти басни “посвящены значению революционных идей, путем достижения свободы в крепостнической России”[4]. Комментарии исследователя подкрепляются не историческими фактами, а собственным богатым воображением, особенно когда он любуется “гордо мчащимся с развевающейся гривой” Конем или иронизирует над Всадником. Показательна даже не идеологическая обработка, которой подвергалась басня, а тенденция сужения аллегорических образов, характерная вообще для работ о Крылове. Очевидно, что образы Коня и Всадника нельзя сводить к антиномии “крепостники - крепостные”. В содержание образа Коня входит не только крестьянство, но и весь русский народ, независимо от социального положения. Крылов был и остается человеком 18 века, эпохи Просвещения. Какие плоды дали семена европейского Просвещения, попав на русскую почву, в чем причина безверия начала нового века – вот вопросы, волновавшие великого баснописца. В свойственной автору импрессионистской манере Ю. Айхенвальд в своей книге “Силуэты русских писателей” пишет как раз о том, что распряженный Конь, мчащийся по полю, есть неосторожная идея, мысль, предоставленная сама себе, способная зажечь пожар, в котором погибнут и ее зачинатель, и ее последователи.

Содержание рассмотренной нами басни перекликается с тематикой басен “Сочинитель и Разбойник”, “Безбожники”, которым еще Белинский вынес приговор, решив, что они недорого стоят. Но ценность нравственно-этических выводов этих басен Крылова давно подтвердила история России. На наш взгляд, они нуждаются в самом пристальном внимании ученых именно в силу своей нравственно-эстетической направленности, философско-религиозной проблематики. Не в этом ли заключается загадка популярности Крылова? Ведь не даром его называли Сфинксом русской литературы.

[1] Архипов В.А. Поэзия народной мудрости. М., 1968. С.5.

[2] Федотов Г. Россия и свобода // Русская идея. М., 1994. С. 187.

[3] Десницкий А.В. Иван Андреевич Крылов. М., 1983. С. 111.

[4] Десницкий А.В. Иван Андреевич Крылов. М., 1983. С. 109-115.