1.13. Лукоморье Леонида Мартынова

Трудно представить литературную жизнь Омска без имени поэта Леонида Николаевича Мартынова (1905-1980). В настоящее время в Омске есть бульвар Леонида Мартынова. В августе 2001 года ко дню 285-летия Омска на бульваре был заложен камень, который стал символом открытия аллеи омских литераторов. Это место было выбрано именно потому, что Л.Мартынов жил на улице Красных Зорь (ранее Никольский проспект), расположенной недалеко от бульвара. На бульваре есть дерево поэта – ива. Ива – это символ живительной влаги, воды, реки, которую так любил Леонид Мартынов, а вода, как известно, является символом жизни.
О Леониде Мартынове существует обширная литература. Достаточно назвать имена таких писателей и критиков, как К.Симонов, В.Луговской, А.Македонов, В.Утков, Н.Яновский, Е.Беленький, В.Дементьев, С.Поварцов и др.
Поэт прожил на родной земле 40 лет, что не могло не повлиять на проблематику и тематику его произведений. Ведь центральными образами его творчества стала сказочная Сибирь (Лукоморье) и любимый «воздушный» Омск. Мартынов был не просто поэтом-патриотом, который писал о своей родине, воспевая и прославляя ее достоинства. Перед нами поэт, изучающий и постигающий свою родную землю. Он знает о ней многое, но продолжает «копаться» в ее прошлом, он находит те неповторимые детали в образах Сибири и Омска, мимо которых мы часто проходим, ибо они нам кажутся обычными и непримечательными. Однако в произведениях Л.Мартынова они наполняются новым смыслом, и мы, следуя примеру автора, усматриваем необыкновенное в обыкновенном. Сам поэт как-то сказал: «Все, что обычно начинается, кончается необычно». То есть истинный художник должен помогать людям видеть необычное в обычном, светлое в темном, близкое в незнакомом. Леонид Мартынов делал в своих произведениях именно это.
Как современный поэт и как личность, Мартынов, безусловно, представляет явление особого свойства и характера. Ибо в его творчестве счастливо сочетались предельная сила личного самовыражения с эпической мощью ищущей, обобщающей мысли. Точно так же, как обостренная чуткость к повседневным делам и заботам сограждан обогащались историзмом понимания этих отнюдь не будничных, не повседневных дел и забот. На протяжении всей своей творческой жизни Мартынов вскрывал глубинные пласты духовного существования человека, которые можно определить в качестве триединства мифопоэтических, культурно-исторических и художественных начал.
Сибирь начала ХХ века была богата поэтами, однако мало кто может оспорить первенство Л.Мартынова. Известный писатель и литературный деятель Сибири 20-30-х годов Вивиан Итин, один из первых редакторов «Сибирских огней», так отозвался о Леониде Мартынове: «Сибирские поэты, все стоящие близко к сибирской литературе, единогласно признают его поэтическое первенство».
Леонид Николаевич Мартынов родился 9 (22) мая 1905 года в Омске. Его отец, Николай Мартынов, был инженером-строителем железных дорог, потомком мещан Мартыновых, ведущих начало от деда своего, владимирского коробейника-книгоноши Мартына Лощилина. В автобиографической поэме «Северное сияние» Л.Мартынов скажет:

Мой отец был техником путей сообщения,
Строителем Великого трансазиатского железнодорожного пути.
Отцу надоели служебные перемещенья,
И вот он задумал покой найти
В городе на рубеже Киргизских степей и Сибири
Перед первой империалистической войной…

Мать поэта, Мария Збарская, привила сыну любовь к чтению, к искусству. Следует заметить, что в начале ХХ века Омск представлял собой крупный военно-чиновничий и административный центр Западной Сибири. В 1898 году было завершено строительство Успенского кафедрального собора. Храм строился в основном на пожертвования граждан города, российского купечества и Императора Николая II. На Омской улице в 1901 году была построена Шкроевская церковь во имя Святой Параскевы. Был в Омске сад «Аквариум», кинематограф «Гигант», деревянный цирк Сичкарева, были и свои достопримечательности, вроде Железного моста через Омь. В 1905 году в нашем городе был построен городской театр. Значительным событием не только для Омска, но и для всей России стало открытие в 1911 году первой Западно-Сибирской сельскохозяйственной, лесной и торгово-промышленной выставки. В 1913 году в Омске прошли торжества по случаю 100-летия со дня основания Сибирского кадетского корпуса. Детские годы Мартынова прошли вблизи Казачьего базара. По семейному преданию, родился он в доме № 75 по улице Лагерной, крещен в Казачьем соборе. Родители вскоре переехали на Никольский проспект. Дом, в котором поселилась семья Мартыновых, принадлежал ссыльнопоселенцу А.П.Вальсу, по национальности эстонцу. Спустя многие десятилетия Л.Мартынов вспомнит об этом человеке:

А в общем, Вальс был неплохой старик.
В Сибирь он угодил за непокорство…

В отрочестве Мартынов увлекался чтением приключенческой литературы (Конан Дойл, Джек Лондон), изучал географию и геологию, интересовался техникой. В «Воздушный фрегатах» Мартынов напишет: «Омский железнодорожный узел был знаком мне как пять пальцев. Я провел первые годы жизни в служебном вагоне отца и знал каждую водокачку между Челябинском, Омском и Канском». В 1916 году Л.Мартынов поступил в первую мужскую гимназию Омска, но курс не окончил: учеба была прервана революцией.
Однако на его духовное и нравственное формирование влияла не столько гимназическая среда, сколько атмосфера семьи, дома, города. Молодой Мартынов со всем юношеским пылом вдохнул в себя революционный дух эпохи, воспринял ее главные лозунговые идеи, социализм стал для него «стимулом борьбы». Юному поэту нравились стихи Владимира Маяковского, Давида Бурлюка за их свободный стиль. Вспоминая о своих гимназических годах, Л.Мартынов утверждал: «Я сделался отъявленным футуристом…». Но молодой поэт никогда не делал из своих произведений оду социализму или гимн революции. Нет! Он всегда воспевал свободу, свободу во всем: в мышлении, в действии, свободу в жизни. Поэтому в творчестве Мартынова так часто встречается образ свободного человека:

Я – человек – и никакой тайге
Вовек не сделать из меня шишигу!

В 1921 году Мартынов становится активным сотрудником местных газет «Рабочий путь», «Сигнал», где публикует свои очерки, статьи, заметки, а позже и стихи, подписывая их псевдонимом «Александр Гинч». В 1923 году в журнале «Сибирские огни» было напечатано его стихотворение «Воздушные фрегаты».
Леонид Мартынов не просто прославлял сибирскую «исключительность», «непохожесть», которая часто проявлялась в стихотворениях многих других сибирских поэтов: И.Ерошина, И.Мухачева, В.Непомнящего, юного Павла Васильева, М.Скуратова. Так, М.Скуратов писал о родной Сибири:

Чем родней, таежней и суровей,
Тем мороз прославленней и злей.
Но такой густой звериной крови
Не бродило в жилах на земле.
Пусть еще народ мой полудикий
Не продал ребячьих синих глаз, -
Вся земля соседей разноликих
На ладонь уместиться у нас.

А вот что мы читаем у П.Васильева:

Сибирь!
Все ненасытней и злей
Кедровой шкурой дебрей обрастая,
Ты бережешь
В трущобной мгле своей
Задымленную проседь соболей
И горный снег
Бесценных горностаев.

Совершенно другое отношение к таежному сибирскому краю мы видим у Леонида Мартынова. Он использует все жанры и художественные средства, доступные ему, - от язвительной шутки до обличения, от лирики до путевого очерка – чтобы развеять завораживающее «колдовское» обаяние сибирской кондовости и исключительности, чтобы нанести удар по традиционному представлению о Сибири и ее людях. Сибирь у Л.Мартынова – это не деревянные домики с печками и лавочками, не хвойные леса и сильные морозы. Сибирь – это сказочная страна, это его Лукоморье, где «лежат под землей драгоценные руды, где шары янтаря тяжелеют у моря». Лукоморье для Мартынова – не просто земля обетованная. Это земля счастья и высокой человечности. Всю жизнь Мартынов искал это потерянное и вновь обретаемое Лукоморье. Миф о Лукоморье был мифом родины поэта, он впитал этот миф с гимназических лет и пронес сквозь годы. Но исторически этот миф сложился в результате разнородных влияний и культур, тем самым с годами он приобретал все большее поэтическое очарование для поэта. Лукоморье как бы воплощало нравственно-эстетический идеал поэта, систему его взглядов на природу, общество, искусство. Именно образ Лукоморья стал тем образом, с которым у читателя ассоциируется представление о творчестве поэта в целом. Недаром Леонида Мартынова называют певцом Лукоморья, пишут о поисках им Лукоморья, о его защите Лукоморья в годы Великой Отечественной войны, прослеживают развитие образа Лукоморья на протяжении всего творческого пути поэта.
Образ Лукоморья имеет у Мартынова истоки в самой его биографии. Омск, где родился и вырос Мартынов, где он прожил 40 лет, город его молодости и пришедшей творческой зрелости, всегда был связан с Заполярьем. Через Омск по Иртышу, а затем по Оби лежит путь на север к Салехарду, в ту самую Обскую губу, где когда-то у устья рек Пур и Таз находилась загадочная Мангазея.
Образ Лукоморья в поэзии Мартынова, как известно, с течением времени менялся. Следует заметить, что наряду с изменением образа Лукоморья во времени, как результате творческой эволюции поэта, одновременно происходил процесс различного эстетического и этического воплощения этого образа. У Мартынова Лукоморье – не только необыкновенный край сказочной красоты, край, «где горят изумруды», это форма самовыражения поэта. Это образ, передающий его восторг перед красотой, его изумление перед таинством непознанного, его порыв выйти за пределы повседневного быта, его устремленность к полноте жизни, его зовущую вперед мечту о чудесном для каждого человека мире и высокой цели. «Не себя противопоставляет поэт другим людям, - пишет В.В.Дементьев, - а их застоявшемуся быту гиперболически прекрасное Лукоморье». Образ Лукоморья в дальнейшем развивается поэтом во многих стихотворениях и в таких поэмах, как «Правдивая история об Увенькае», «Тобольский летописец», «Тобольская Венера».
Тема родного города также является одной из центральных тем творчества Леонида Мартынова. Города давно уже определяют развитие культуры, но ХХ век, грандиозные перемены в жизни страны привнесли нечто новое в этот процесс. Города начинают осмысливать себя, свое место в истории России, они становятся не только фоном, декорацией действия, но и его важным компонентом, предметом художественного исследования. Не абстрактные города, а те, что мы хорошо знаем: Тобольск, Новосибирск, Пермь, Иркутск… Омск тоже в этом ряду. Однако об Омске до Мартынова писали мало и вскользь. Вот мы читаем, например, у Веры Инбер:

Хороши уральские пельмени,
Омские оладьи хороши!..

И поэт Андрей Вознесенский вдруг вспомнил омичей, но весьма странным образом:

«Скрымтымным» – это пляшут омичи?
Скрип темниц? Или крик о помощи?

Совершенно, очевидно, что в обоих случаях Омск понадобился лишь для рифмы. С таким же успехом могли быть названы и томичи, и пермяки.
Если изредка в газетах и появлялось нечто стихотворное об Омске, то лишь зарифмованные строчки о каких-нибудь скандальных случаях городской жизни. К поэзии они, конечно, никакого отношения не имели. Даже у Георгия Вяткина и Петра Драверта, пришедших в литературу в предреволюционные годы, почти нет стихотворений об Омске. И дело здесь не в каком-то неприятии этой темы. Просто город в то время еще не воспринимался поэтически. И лишь в 20-е годы возникла необходимость в художественном осмыслении тех перемен, которые произошли с нашим городом, оказавшимся в эпицентре гражданской войны. У истоков этой темы стоял Леонид Мартынов.
В молодые годы Мартынов жадно впитывал разнообразные впечатления, полученные им на улицах и площадях степного города. Умея соединять реальное с воображаемым, Мартынов создавал свой особый мир. На его поэтической карте Омск был не просто географической точкой, местом жительства, но чуть ли ни центром сказочного Лукоморья. Часто поэт называл родину «блаженной Гипербореей» - по примеру древних греков, считавших, что есть за Уралом утопическая страна, где все счастливы. С Омском связаны неповторимые моменты поэтической судьбы Мартынова. Он одним из первых из сибирских поэтов воспел свой родной Омск, «город серых заборов и русских печей»:

Город, город!
Ты огромен
И как будто ты бескраен.
И всегда твои мы дети,
Где бы ни было на свете,
Узнаем друг друга сразу,
Лишь одну промолвишь фразу

Не каждый житель Омска вправе называть себя настоящим омичом, даже если в его паспорте Омск обозначен как место рождения. Леонид Мартынов был истинным патриотом Омска, он стал своеобразным летописцем города на Иртыше, который, по преданию, впадает в Ипокрену. Знаменательно образное выражение «Иртыш, превращающийся в Ипокрену» (кстати, именно так был назван первый в Сибири журнал, выходивший в Тобольске в ХVIII веке). Как известно, Гиппокрена (Иппокрена) – это водный ключ на горе Геликони в Беотии, обладающий чудесным свойством вдохновлять поэтов. В предании сказано, что этот ключ появился от удара копыта коня Пегаса, иначе говоря, Гиппокрена является символом источника поэтического вдохновения. «Иртыш, превращающийся в Ипокрену» в творчестве Мартынова становится не только источником творческого вдохновения, но и воплощает романтическое мироощущение автора. В первых стихотворениях Мартынов еще не называет Омска:

Выдвинутые подбородки,
Суковатые кулаки…
Это было в рабочей слободке
Над гранитным бортом реки…

Трудно узнать в этих строчках Омск, город еще прячется за невесть откуда взявшимся «гранитным бортом реки». Нелегко обнаружить омские приметы и в «Воздушных фрегатах» - первом стихотворении Мартынова, опубликованном в 1923 году «Сибирскими огнями». Над безымянным городом проплывают сказочные корабли. Но у стихотворения семнадцатилетнего поэта были и чисто омские корни. Сквозь романтические контуры «Воздушных фрегатов» явственно проступали черты реального Омска.
В отличие от небольших стихотворений, более крупные произведения Л.Мартынова начала 20-х годов – «Старый Омск» и «Адмиралтейский час» - имели, безусловно, омскую прописку. Конечно, в них еще нет глубокого анализа событий, но нельзя забывать, что автором этих произведений был совсем юный поэт.
«Старый Омск» появился в 1924 году. Это был первый опыт поэтического освоения темы города. В «Адмиралтейском часе» поэт описывает Куломзинское восстание 22 декабря 1918 года:

И быстро стих неравный бой.
Погибла горсть нетерпеливых.
И егеря трубят отбой.
У победителей кичливых
Банкеты, речи и вино.
И дам, до ужасов охочих,
Везет гусар в Куломзино
Смотреть расстрелянных рабочих…

Позже в творчестве Мартынова появляется легендарная «Река Тишина» - о нашей Оми, об омичах, их судьбах после революции.

А как широка река Тишина?
Тебе известна ее ширина?
Правый берег виден едва-едва –
Неясная цепь огней…
А мы поедем на острова.
Ты знаешь – их два за ней.
А как длина река Тишина?
Тебе известна ее длина?
От полночных низин до полдневных высот
Семь тысяч и восемьсот
Километров – повсюду она
Глубочайшая Тишина!

В тридцатые годы Мартынов создает целый ряд исторических поэм. Они стали явлением в русской поэзии, поражают своеобразием, близостью стиха к разговорному языку, виртуозной гибкостью. В любое время поэт находил своих героев, свой Омск, все равно, восемнадцатый ли это век – как в «Тобольском летописце», девятнадцатый ли – как в «Правдивой истории об Увенькае», или начало двадцатого – как в «Сестре». Работа над архивными источниками, краеведческом материалом, историческими книгами помогла Мартынову написать такие прозаические книги, как «Крепость на Оми», «Повесть о Тобольском воеводстве». Сибирская тема нашла отражение и в других произведениях писателя: «Пушкин и Ершов», «Алябьев за Уралом», «Инженер Михайловский», «Художник Знаменский», «Труд ямщика Черепанова», «Писатели нашего края».
Конечно, Мартынов сознавал, что Омск – только малая часть России. Но это его родной город. Здесь каждая улица – его улица, каждый дом – его дом. Он слышал их голоса, они рассказывали ему о времени далеком и близком:

Метет буран, но торг идет горячий на площади.
Шумит базар казачий.
В рядах мясном, молочном, рыбном, птичном
Идет хозяйка с видом безразличным.
И в лавочках свечных, мучных и хлебных
Не слушает она речей хвалебных,
Что произносят на степных наречьях
Торговцы в шубах козьих и овечьих
И в малахаях песьих, лисьих, волчьих.

Такой Омск – больше Омска, он может соединить народы. Леонид Мартынов упоминает об экзотике Омска, подчеркивая его расположение на границе русской Сибири и казахских степей.

А после – Омск. И пыльный май.
Киргиз трясется, желт и глянцев.
Его узорный малахай –
Экзотика для иностранцев.

В книге «Воздушные фрегаты» Л.Мартынов подробно исследует духовный ландшафт Омска. Л.Мартынов принадлежит к тому типу художников, у которых обостренно развито чувство времени, связанное с близким ощущением истории и движением жизни. Омск становится главным предметом авторского внимания. Об этом Мартынов заявляет в самой первой новелле цикла «Детские грезы»: «Так не начать ли действительно с более подробного описания этого города… в котором я рос и который рос на моих глазах».
Писатель оставляет за собой право свободного перемещения по времени, возвращения к истокам. Над городом можно парить, как в детстве Мартынов летал во сне, а, став поэтом, увидел город глазами капитанов воздушных фрегатов. «Здесь, в небесах вновь открытой земли, нет облаков, но плывут корабли». «Воздушные фрегаты» – так называется стихотворение и цикл очерковых повествований. Это словосочетание несет в себе определенную символику. Здесь воздух, воздушность олицетворяет собой тягу к невещественному, призрачному, иллюзорному. Фрегаты же воплощают образ морских кораблей, влекущих экзотикой дальних странствий, романтикой путешествий.
В поэтическом облике городского пространства преобладают мотивы города-пустыря, погруженного во мрак, в зимний холод:

А город – он точно огромный пустырь,
Заборы, заборы, заборы…
И в улицах снежных гуляет сама
Восточная злая пушная зима.
Все ходит, все бродит, все ищет…

***
Поздней ночью город пустынный
При бертолевых вспышках зимы.

***
И стынут на бульварах, оградах и заборах,
На складах, на амбарах, вокзалах и соборах
Промерзлые пласты звенящей пустоты.

***
Снега,
Тайга,
Вьюга.
И город не спит, погруженный в снега
Морозный, косой, деревянный.

Окруженный со всех сторон мертвящим холодом, хаотичными ветрами с песком, город сохраняет в себе жизнь, но жизнь пока лишь телесную, бездуховную. В стихах другого художника Вс. Иванова он предстает, например, как «нищенский князь»:

На улицах пыль и ветер
И треск колокольного звона…
Город наш –
Нищенский князь –
Смотрит печально и жалко.

Кстати, эти стихи Мартынов включит позднее в новеллу «История одной вражды». В ней он размышляет о том, как выглядел его город в прошлом. Вместе с поэтом по улицам старого Омска гуляет ветер. Мотив ветра присутствует во всех ранних стихах о городе:

Это было еще до революции:
Вспоминаю город азиатский,
Этот северо-восточный ветер,
Проникавший через двойные рамы
В бани, в храмы, в церкви и в мечети
И в костел, в малюсенький костелик,
Созывавший дребезжащим звоном
Этих полек.
Обращает на себя внимание движение ветра, который, властвуя над городом, проникает в культовые сооружения, стоявшие неподалеку друг от друга в центре Омска. Возможно, он, по мнению поэта, одухотворял живым дыханием «тело города». Позже поэт назовет Омск «Сибирским Вавилоном». Сакральный полюс городского пространства формировался на рубеже веков, рубеже времен. Мартынов ощущал эту энергетику пространства: «Напротив Казачьего собора стоял костел, из которого доносились латинские песнопения. Помню я голос экономки ксендза, певшей во флигеле за этим готическим храмом … Почти рядом с костелом стояла мечеть, и голос моэдзина с минарета перекликался порой с лютеранским дребезжаньем колоколов кирхи за Омью в крепости. Вот сколько разнообразных мотивов и напевов лезло мне в уши в дни моего детства, наверное. Для того чтобы потом отозваться в моих будущих переводах…».
В 1967 году Мартынов вновь обращается в своих стихах к детским снам:

Так,
Еще в детстве
Умел я летать,
То есть руками проделывая
Медлительные движенья,
Собственной грезою аэропьян,
Лишь предугадывать в воображении
Будущий планер и аэроплан.

Город, таким образом, становится вдохновителем писателя, его музой. Кроме того, Омск открыл для Л.Мартынова центральную тему его творчества – тему Сибири.
Весной 1932 года ОГПУ сфабриковало дело так называемой «сибирской бригады». В эту группу входили такие литераторы, как Н.Анов, П.Васильев, Е.Забелин, С.Марков, Л.Мартынов и Л.Черноморцев. Сам Мартынов позже писал: «Я был арестован секретно-политическим отделом ГПУ. Мне предъявили разные обвинения в антисоветской деятельности, вплоть до пропаганды идей… завоевания Индии для присоединения к СССР. Через 3 месяца я был освобожден, но в тот же день мне было предложено в административном порядке покинуть Москву, выбрав город для жительства. Я выбрал Вологду».
Именно этому городу он посвятил следующие строки:

Сколько жизней захоронила ты,
Сколько жизней и сохранила ты –
Много зерен здесь перемолото
Так-то, Вологда,
Белая Вологда!

Возвращение в Омск было долгожданным. Однако за время его отсутствия город изменился. Друзья юности давно покинули Омск. Город перестал быть центром художественной и литературной жизни Сибири, уступив пальму первенства новой сибирской столице – Новосибирску. Все менялось на глазах. С каждым годом в Омске и на его окраинах увеличивалось количество исправительно-трудовых лагерей и колоний. Родина поэта постепенно становилась островком СИБЛАГа. Не потому ли так печальны некоторые пейзажи Мартынов, что автор был свидетелем превращения Омска в один из филиалов необъятного ГУЛАГа.

Веет зимней глубочайшей грустью
Снежный ветер, заметая след.
Думаешь невольно: «Захолустье!
Ничего здесь не было и нет!»

В годы Великой Отечественной войны Л.Мартынов жил в Омске, публиковал патриотические стихи в газете «Омская правда», многие из которых вошли в сборник стихов «За Родину» (Омск, 1941). Активно участвовал в выпуске агитплакатов, проводил литературные консультации в областной газете, писал газетные очерки и репортажи о буднях тыла, принимал активное участие в выпусках «Омского альманаха». Заметим, что «Омский альманах» открывался статьей Мартынова «Писатели нашего города». «Кто были первые писатели здесь, на территории нынешней Омской области?» - задает вопрос автор. И отвечает: «Простые русские воины – вот кто были первыми русскими писателями здесь, за Уралом. Они создали книгу о завоевании Сибири». Речь идет об обращении сибирского архиепископа Киприана к участникам и свидетелям похода Ермака с просьбой помочь ему в составлении первой сибирской летописи: «Киприан собрал их и попросил припомнить, рассказать о том, как было дело. Но старики-казаки не только рассказали Киприану о славных делах дружины, но и предоставили в распоряжение архиепископа «письменные сказки», то есть рукописи, заметки, мемуары. Грамотеями и людьми, умеющими живо и связно излагать свои мысли на бумаге, оказались многие из простых воинов, соратников Ермака».
После выхода в 1944 году поэтического сборника «Эрцинский лес» в местной прессе начинается травля поэта. В «Омской правде» появилась статья под названием «Жар-цвет» или Словесные выкрутасы Леонида Мартынова». Потом появились другие, написанные в том же духе: «В кривом зеркале», «В дебрях Эрцинского леса» и т.п.
Недавно было расшифровано постановление бюро обкома ВКП(б) «О работе областного гос.издательства», в котором говорилось, в частности: «Грубейшей политической ошибкой ОМГИЗа было предоставление литературной трибуны поэту Мартынову, который, пользуясь покровительством тт. Жданова и Курневой, создал ряд своих безыдейных, идеологических вредных и халтурных произведений».
И Мартынов вынужденно замолчал. Он стал часто наведываться в Москву, а ранней весной 1946 года переезжает в Москву и, похоже, совсем отходит от омской темы. Но уже в начале 60-х годов в одном из стихотворений следует признание: «… нет! Воспоминаний не убить, только бы они не убивали!» И снова появляются стихи об Омске, которые звучат не как размышления историка, но как своеобразного философа, который многое помнит и многое понял о мире.

…Пусть
Десятки
Музыкальных судий
Разберутся, как скрипели доски
Старых тротуаров деревянных
В городе, где шлялись мы, подростки…
Это были первые подмостки…
Школа.
Разумеется и школа…

Он знал здесь каждый уголок, мог рассказывать о своем Омске часами, помнил такие подробности, которые и искушенному краеведу оказались бы в диковинку. Сколько этого Омска пришло в его стихи.
Предваряя свой трехтомник, который собрал десятки его произведений об Омске, Леонид Мартынов обратил внимание на их взаимосвязь, взаимообусловленность – от первых стихотворений до новелл: «… по-моему, все ясно из текста. Разве не сказано в самих стихах, в каком году или даже месяце я родился. Где рос, как, у кого и чему учился … Если все это вместе – и лирические стихи мои, и исторические поэмы, и новеллы, если все это будет читаться как единое повествование, объединенной неким внутренним смыслом – я буду счастлив». Эти слова звучат сейчас для нас как завет, завещание Леонида Николаевича Мартынова.


назад