Пастернак со своей стороны так же вспоминает безмолвие первых встреч: «На одном сборном вечере в начале революции я присутствовал на ее чтении в числе других выступавших. В одну из зим военного коммунизма я заходил к ней с поручением, говорил незначительности, выслушивал пустяки в ответ. Цветаева не доходила до меня.

В мае 1922 года Цветаева уехала к обретенному после долгой разлуки мужу в Берлин. Вскоре Пастернак прочел изданные в 1921 году «Версты» и написал Цветаевой длинное восторженное письмо. «Меня сразу покорило лирическое могущество цветаевской формы, кровно пережитой, не слабогрудой, круто сжатой и сгущенной, не запихивающейся на отдельных строчках, охватывающейся без обрыва ритма целые последовательности строф развитием своих периодов. Какая-то близость скрывалась за этими особенностями, быть может, общность испытанных влияний или одинаковость побудителей в формирование характера, сходная роль семьи и музыки, однородность отправных точек, целей и предпочтений. Я написал Цветаевой в Прагу…Она ответила мне. Между нами завязалась переписка, особенно участившаяся в середине двадцатых годов, когда появилось ее «Ремесло» и в Москве стали известны в списках ее крупные по размаху и мысли, яркие и необычные по новизне «Поэма конца», «Поэма горы» и «Крысолов». Мы подружились». Среди тех к кому обращены страницы её прозы, Борис Пастернак занимает особое место, ибо не о ком, пожалуй, из поэтов своего поколения не думала и не писала Марина Цветаева так много, так долго, а главное – так, как о нем, ни с кем не соотносила с такой неотступностью свою судьбу – поэта, человека, поэта-женщины,- как с ним, с его незримым присутствием в своей жизни, в едином для обоих временном пространстве. Впрочем, точнее было бы сказать, что её отношение к нему - вне сравнений, ибо изначально - нечто другое.

«Вы первый поэт, которого я - за жизнь - вижу. (Кроме Блока, но уже не был в живых! А белый - другое что-то.) Вы первый поэт, в чей завтрашний день я верю, как в свой… Вы единственный, современником которого я могу себя назвать - и радостно! - во всеуслышание! - называю». «Ни о ком не могу сказать сейчас: я его современник, если скажу - польщу, пощажу, солгу. И вот, Пастернак, я счастлива быть вашим современником». Единственный поистине великая тайна, ибо у него нет и не может быть второго, но единственных может быть двое, что и имела ввиду Цветаева, говоря, что пастернак единственный поэт, со-временником которого она себя считает. Что, продолжая оспаривать себя, напрямую утвердила, назвав цикл стихов, посвященный Пастернаку, «Двое»(1924 г.), цикл, в третьей части которого есть и сопоставление с собой, противопоставление всем остальным, делающим единственного- каждого - незаменимым и единственным: