Вадим Делоне

Вадим Делоне

         Вадим Николаевич Делоне родился 22 декабря 1947 г. в Москве.  Учился в Московском государственном педагогическом институте,  за участие в правозащитном движении 1966 г. был исключен.   В 1967 г. Вадим Николаевич был осужден на 1 год (условно) как  участник демонстрации на Пушкинской площади в защиту Галанскова и Добровольского. После кратковременного пребывания в Новосибирске вернулся в Москву. 25 августа 1968 года в числе семи человек принял участие в демонстрации протеста на Красной площади против ввода советских танков в Чехословакию, за что был осужден на 3 года тюменских уголовных лагерей.

                 После вынужденной эмиграции в 1975 году жил в Париже. На Западе Вадим Делоне опубликовал книгу стихов и прозу "Портреты в колючей раме", удостоенную литературной премии имени Даля, продолжал заниматься правозащитной деятельностью.

                Вадим Делоне умер 13 июн 1983 года, похоронен во Франции.

               "Его легко было знать, он был весь, как на ладони, открыт, чист, всегда верен себе. Жила в нем печаль и такое редкое сознанье и своей, и общей вины за зло, разлитое по всему миру". "В детской улыбке Вадима отражалась жива душа --вот отчего было так легко любить его".

                                                                                                                                                                                                             Зинаида Шаховская.

 

 

Предисловие к книге "Вадим Делоне" В.Бережкова

Предисловие Владимира Буковского

Стихи Вадима Делоне

Seven in Red Square

 

Возврат

ПРЕДИСЛОВИЕ ВЛАДИМИРА БЕРЕЖКОВА

                                                                                             к книге "Вадим Делоне". - Омск, 1993

 

            Перед вами свидетельство человека, чистого душой, о своем и нашем времени. Он хотел добра справедливости и свободы и сделал для этого все что мог.

             В последние дестилетия такие люди были на виду, потому что жить без них было невозможно. И боролся он за эту свободу и справедливость не только на кухне, как многие из нас. Выйти на пять минут, "пять минут свободы", на Красную площадь, точно зная, что за этим последуют годы лагерей, - на это в 1968 году решилось только семь человек.

            И не будем юлить перед собой - свобода не приносит нам счастье, а ставит человека перед неразрешимыми проблемами, изгоняет из страны, делает его одиноким и убивает. Но отказаться от нее, как от судьбы, невозможно.  

           Делает одиноким? Такого большого и красивого жизнелюба, как Вадим? Человека, близкие друзья которого - Юлий Ким, Александр Галич, Виктор Некрасов, Леонид Губанов? Человека, который нашел и сохранил любовь, и этому не помешали следственные изоляторы? Да, но дружба и любовь должны быть в Москве, а ВСЕ друзья - на Родине, на свободе и живы...

            В этой книге и представлены свидетельства очевидца и участника той сумасшедшей борьбы "за вашу и нашу свободу", чтобы еще раз напомнить людям, где и когда они живут; здесь, на Родине, впервые публикуется книга прозы и стихов свободкого человека и поэта Вадима Делоне.

           Когда он уезжал, то сказал мне, что проживет там (в Париже, на Родине предков) не более пяти лет, но там были друзь - Галич, Некрасов, Буковский , - и он прожил семь лет, до 13 июня 1983 года.

 

 

 

Возврат

                                                                         ПРЕДИСЛОВИЕ ВЛАДИМИРА БУКОВСКОГО

                                                                 ( Предисловие написано к французскому изданию книги.)

 

            История взаимоотношений политических и уголовных заключенных в советских лагерях слишком сложна и запутанна, чтобы бсуждать ее детально в кратком предисловии. Когда-то, на ранних этапах построени социализма, идеологи пролетарского государства объявили уголовников "социально близким элементом", т. е. теми же пролетариями, только временно "заблудшими". В полном соответствии с наивной верой всех социалистов в определенную силу социальных условий, бородатые философы 20-х и 30-х годов утверждали, что преступность порождается звериными законами капиталистического общества, где "человек человеку волк", и что в условиях социализма она исчезнет сама собой. Ведь если волка долго кормить одной морковкой, то он обязательно превратится в кролика с длинными беленькими ушками.

           Но одно дело - писать все эти благоглупости в социалистических журнальчиках и популярных брошюрках, другое - воплотить в масштабах огромной страны. Истории было угодно, чтобы бородатые философы и их доверчивые последователи превратились вдруг во "врагов народа", т. е. разделили концлагерные нары с жертвами капиталистаческой, несправеоливости, "пережитками проклятого прошлого". Легко понять, к чему привел этот социальный эксперимент. Для "социально близких", поощряемых к тому же начальством, лучшей добычи и желать нельзя было. Даже гораздо позже, во времена, описанные Солженицыным, т. е. в 40-е и 50-е годы, для политзаключенных самой тяжкой частью их наказания было соседство с уголовниками.

           Однако именно в эти годы произошел и перелом в отношениях. Прежде всего потому, что изменился состав политзаключенных. В лагеря гнали теперь фронтовиков, прошедших огни и воды, население оккупированных немцами территорий, бойцов национальных движений сопротивления из Прибалтики, с Украины, из армии Власова.  

          С другой стороны, существенные перемены произошли и в самом уголовном мире. Поощряемые начальством "социально лизкие" выросли наконец в такую силу, что стали уже опасны власти. Преступность в стране возросла до угрожающих размеров, особенно в послевоенные годы, и это противоречило самой доктрине: ведь по мере построения социализма преступность должна сокращаться.

         Словом, где-то в идеологических недрах власти возник знаменитый лозунг: "Преступный мир должен сам себя истребить!" И вскоре, умело расколотые властями на два непримиримо враждующих лагеря, уголовники принялись истреблять друг друга - началась "сучья война".

          Нет нужды повторять, как восстания политических привели сначала к их освобождению от гнета блатных, затем к созданию отдельных политлагерей и, наконец, к хрущевским освобождениям. Все это ярко показано в 3-м томе "Архипелага ГУЛаг".

          Достаточно сказать лишь, что раздельное содержание политических и уголовных продержалось до середины 60-х годов, и вплоть до этого момента обе стороны знали друг о друге очень мало. Видимо, поэтому среди политических бытовали представления старых времен, рисовавшие уголовников заклятыми врагами. Среди уголовников же почему-то возникли легенды, что в политических зонах легче: лучше кормят и меньше работают. Случалось порой, что какой-нибудь отчаявшийся уголовник вывешивал у себя в зоне нацистский флаг (советская пропаганда неизменно изображала всех политических фашистами), бросал листовки или делал себе на лбу антисоветскую татуировку и, заработав политическую статью, бывал неизменно разочарован, найдя условия в политлагерях такими же, как в своих, а то и хуже. Но назад пути ему уже не было, и легенда продолжала жить.

           В 1966 году, обеспокоенные ростом правозащитного движения и стремясь сократить "статистику политических преступлений", советские власти вводят в Уголовный кодекс ряд статей, мало чем отличающихся от уже существующих политических, но зато позволивших посылать правозащитников в уголовные лагеря. Еще была у властей надежда, что мы опять окажемся несовместимыми, и вспыхнет прежняя вражда. Убить руками уголовников - гораздо удобней, чем своими. Меньше шума.

          Конечно, далеко не всем жизнь в уголовном лагере далась легко. Кое-кто поплатился здоровьем, вернулся сломленным, искалеченным. Однако в целом эксперимент провалился, и подавляющее большинство правозащитников нашло нужный тон в отношениях с уголовниками. Более того, во многих случаях "политики" в уголовных зонах оказались центром сопротивления, пользовались огромным авторитетом у соузников.

           В сущности, титул "уголовников" можно лишь формально применять к той массе людей, которая населяет сейчас наши лагеря. Количество заключенных в СССР по всем подсчетам никак не ниже 2,5-3 млн. душ, т. е. около 1% населения страны. Большинство из них попали в тюрьму за пьяную драку, мелкие хищения с места работы, нарушение паспортных правил, автомобильные аварии и т. п., т. е. к уголовному миру относятс лишь условно. В иных условиях они вряд ли попали бы в лагеря, а многих советские законы просто превращают в правонарушителей. Для таких людей политзаключенный - это, прежде всего, "грамотный", "образованный" человек, нечто вроде ходячей энциклопедии, к которому можно прийти с любым вопросом или с просьбой написать жалобу. А кроме того, будучи государством обижены, они, естественно, симпатизируют политическому.

         Собственно преступный мир, или мир блатных, численно не превосходит таковой в любой другой стране Запада, и философия у них примерно та же. Это целая субкультура со своими законами, авторитетами и кодексом чести. Среди них порой попадаются люди выдающихся качеств, незаурядных способностей и редкой душевной щедрости. Это своего рода "аристократия". Непризнание власти любого государства является краеугольным камнем философии этого мирка, и потому противник этого государства вызывает их уважение.

          В отличие от сталинских времен, нынешний политзаключенный - не просто жертва режима. Это, как правило, человек, сознательно идущий в тюрьму ради своих принципов и продолжающий отстаивать их в неволе. В советских условиях, а тем более в условиях лагеря, где подлость, предательство и беспринципность борьбы за существование становятся нормой, люди, отстаивающие свои принципы и достоинство, неизбежно помогают друг другу. И как бы ни были различны их 'нравственные установки, им легче достигнуть взаимопонимани и взаимного уважения. Никогда не забыть мне фразу, сказанную одним из наиболее авторитетных воров своим собратьям, когда он, покидая зону с новым сроком, препоручал меня заботам остающихся:

              - Смотрите, мы сидим каждый за свое, а он - за общее.

        Быть может, это отношение не раз спасало меня впоследствии. Охраняло оно и Вадима Делоне, московского поэта со воеобразной, если не сказать трагической, судьбой.

         Девятнадцати лет от роду он был моим подельником по демонстрации на Пушкинской площади и провел год в следственной тюрьме КГБ.  

        Будучи освобожден из зала суда и "тактично" удален из Москвы, Вадим попытался учиться в Новосибирском университете. Но через год после первого освобождения он принял участие в демонстрации против оккупации Чехословакии, за что и был осужден на три года уголовных лагерей. Так что созрел он, как человек, как раз на зоне. И, быть может, поэтому Вадим оставил там навсегда часть своей души, как он и описывает в своей книге. Внешние обстоятельства, поддакивая внутренним, вовсю старались не выпустить его из "родного, очарованного круга лагерей": не успел он откинуться, как КГБ развернул кампанию по уничтожению правозащитного движения, и многие его друзья и жена Ирина оказались за решеткой.

         За освобождением жены последовала эмиграция, но в ней Вадим не прижился совершенно. 13 июня 1983 года тридцати пяти лет от роду он не проснулся в своей Венсенской квартире в пригороде Парижа.

         Поэтический талант Вадима был определенно не академическим, он писал не часто, не много, не ради утонченного развлечени или уничтожения белой бумаги. Мечущаяся душа, живая жизнь, прорвавшаяся в строку, месяца духовных страданий, заплаченные за каждый стих,- это поэзия Вадима Делоне, пережитая, честная, не выдуманная.

         Такова же и книга Вадима, единственна им написанная, не мемуары, не трактат о лагерной жизни, а скорее зарисовки, наброски, новеллы, в которых автор живо и выпукло обрисовал характеры, нравы и отношени своих солагерников, передал саму психологическую атмосферу лагерной жизни, с той последней честностью, когда за каждую строку платишь кровью души.

         Смерть Вадима произвела сильное впечатление: во время похорон в Париже церковь была заполнена до отказа, сотни знакомых, а иногда и совсем незнакомых людей обращались к его вдове с предложением помощи. В России поминали его друзья.

         Он не был лицемером, или идеологом, или академиком, но он был необходимым человеком, в котором соединялись честность, верность и сострадание, настолько самоотреченное, что он мог написать:

                                                                       

                                                                                  Но девочка письмо мне в лагерь шлет,

                                                                                   Мол, был концерт, мол, ты бы просто ахнул.

                                                                                   Не все еще потеряно, не все -

                                                                                   Пускай не мне, дают же все-тки Баха.

 

                                                                                   Но если просил у Бога

                                                                                   То за других, не за себя...

 

 

Возврат

                                                                             СТИХОТВОРЕНИЯ ВАДИМА ДЕЛОНЕ

                                                                                ***

 Возврат

Web-мастер: guts@univer.omsk.su