Ольга Шерстобитова
Омский государственный университет

Шаман

 ЗАБЫТАЯ ЗЕМЛЯ
 

Здесь слышатся песни священных камней,
Здесь стынут закаты в кровавой пыли…
И только зовет с каждым годом сильней
Погибшая память забытой земли.
Разгульные ветры на сто голосов
Кричат день и ночь в одинокой степи,
И низкое небо роняет в песок
Столетние горькие слезы обид.
Над степью повисла седая луна,
И небо распорото крыльями птиц, -
Здесь каждую ночь наступает война,
И в вечность уносится гул колесниц.
Здесь сонными травами плещется даль,
Курганы хранят отголоски тоски
И помнят, как острые стрелы метал
Не знающий страха кочующий скиф.
Опять тишина. Просвистела стрела,
Летящая к солнцу из мрака веков.
Исчезла. Холодная степь замерла
В немом ожидании новых стрелков.
Как мне отыскать тот осколок земли,
Где камни ласкает крутая река
Где слышатся долгие стоны молитв
И пение бубна в руках старика?

 

 

Летней грозою дыша, вскрылись на небе морщины,
И ливнем запела душа, та, что болит без причины.
Промокшей листвой тополя украсили старый асфальт,
И вёдрами капель земля смывает весёлую фальшь.
Куда-то прохожий спешит, оставив в автобусе зонт...
И больше вокруг - ни души, не видно вдали горизонт.
Мне помнится молнии шрам, а после, чуть-чуть погодя,
Разъехалось небо по швам вечерней молитвой дождя.
Как будто бы грешный святой, нарушив тяжёлый обет,
Ворвался в трактир на постой мой город, которого нет.
А я… босиком по воде бегу неизвестно куда,
И вновь акварели надежд рисует святая вода.
Хоть плачь под дождём, хоть пляши - никто не узнает секрет,
Лишь только прохожий спешит в тот город, которого нет...
 

 

 

Равновесие

 
ЧЕТВЁРТЫЙ ДЕНЬ СНЕГА


Насмешливый хохот осенних ветров.
Узор на стекле из мозаики льда.
Старуха-зима молча стелет покров.
Метель долгой песней гудит в проводах...
И город, похожий на ветхий сарай,
Прострелен навылет винтовкой зимы;
И кажется, будто у паперти в рай
Лежим вместе с городом грешные мы.
А Вечность копьём отмеряет шаги,
Часы и минуты стянулись в одном
Штрафном батальоне, который погиб
В Четвёртом Дне Снега за белым окном.
Письмо в никуда… Кто приказывал ждать
Лучи этих строк, так похожих на снег?
Несутся, несутся сквозь них поезда
Вонзаясь в ту повесть, где нас уже нет.

 
 

"Провожал меня сонный вокзал
к моему одиночеству в гости..."
О. Митяев
 

 


Вы спускались потоками света
В мои безнадёжно холодные руки,
А потом остужали их ветром,
Оставляя в объятьях разлуки, -
Так обычно, цепляясь за вечность,
Улетают в безвестье минуты.
Вот и Вы, уходя в бесконечность,
Остаётесь во мне почему-то...
Вы так часто любуетесь небом, -
Это в Вас я давно разгадала:
Ещё там, в паутине из снега,
На перроне пустого вокзала.
Вы тогда к миру сердцем припали,
Чтоб узнать, как деревья поют,
И не ведали, что, погибая,
Вы спасали планету мою.
 

Крылья

 
НЕВЕСТА


Нарядилась зима белым кружевом юной невесты,
В тихом вальсе кружась по проспектам и по этажам,
Треском хрупких ветвей напевала мне долгие песни,
И снежинки рыдали, на тёплые губы ложась...
Закрывая глаза, погружаюсь в бескрайнее что-то,
И слепит белизна этих некогда людных мостов;
А Невеста-зима всё кружит и кружит беззаботно
По заснувшей земле, по поэзии белых листов.
И следы на снегу застывают чернеющей грязью,
В прошлогодней траве утопают отрывки из сна;
А Невеста-зима молча штопает белою вязью
Хирургический шов на том месте, где билась весна.
Мимолётный порыв - суетливое слово, иль выкрик, -
Снова замерло всё, от весны не оставив следа.
Так чего же я жду, поднимаясь на снежную вышку
И оттуда глядя в неизвестную долгую даль?
 

 
Сердце - не кремень:
Кресалом не высечешь
Искры слогов,
Чтоб, сгорая в беспамятстве,
Вещей Кассандрой
До дна тебя высушить
И расколоться
О берег твой каменный.
После навряд ли
Захочешь ты взором пить
Свет из окна,
Что метелями вылинял.
Сонное утро,
Пытаясь меня убить,
Гонит по льду,
Что звенит твоим именем.
Бездомное тело
На улицу выкину,
Циркулем шага
Измерю столетия,
Да погляжу
На жующий луну
Рваный рассвет
Моего "тыщалетия".
Кем же ты бредишь,
Глотая холодный чай,
Тычась в ручьи -
Пересохшие впадины?
Знай: это я
Расплескала твою печаль
Крепкой заваркой
На белую скатерть.
Ты ж моё сердце
Сугробами выбелив,
Словно покрыв
Кокаиновым ядом,
Передо мной,
Как пред образом, вымолил
Горгонову пулю
Смертельного взгляда!
 

 

В замочную скважину падает свет,
На части кромсая чернильную тишь.
Осколок луны - золотой эполет -
Сползает беззвучно по лезвию крыш.
И катятся слёзы с далёких небес,
До нас долетая безликой зимой,
За рифмами вьётся заснеженный бес
По белым чернилам моей мостовой.
Серебряной гладью прошитые дни
Висят на стекле, очерёдность храня,
И мутные звёзды - далёкий магнит -
В своей колыбели качают меня.
Высокие ели, степенность храня,
Роняют в сугробы с бесчисленных рук
Зелёную вечность. Частичка меня
Летит вместе с ней в заколоченный пруд.
Споткнувшись об лёд, разнеся в пух и прах
Хрусталь тишины белоснежных морей,
Я сделаю флейту, я стану играть,
И песню подхватит суровый Борей.

 

Открытый космос

  

Завороженная. Очарованная.
Вот уж сотню лет не разбужена.
Созерцая беззвучную гладь реки,
Удивляется: "Где же ты, суженый?"
Заплетённые в волосы травы...
Вечность катится, прислонясь
То к одной, то к другой переправе
На пароме весеннего дня.
Не прощёна ты и не выдумана,
Словно так и должно было быть,
Лишь на небе планетами выдавлено
Твоё имя. Его не забыть.
Лишь в воде отражается вечером
Непонятным созвездьем душа,
И луна надевает на плечи ей
Серебристо-сиреневый шарф.
Тут она вдруг, босая и светлая,
Как сорвётся с обрыва реки,
Словно камень, луною обветренный...
И никто не подаст ей руки.
Преклонят свои головы травы
И поблекнут степные цветы.
У последней её переправы
Вечность шёпотом спросит: "Кто ты?".
Растеряется, тихо заплачет,
Золотистую прядь теребя,
Вдруг ответит: "Я в мире не значусь, -
Он и сам не находит себя".
 

 

Бронзовый колокол!
Мне ль своим голосом? -
Губы обветрены,
окна завешены, помыслы ветрены.
Ждали от неба немого участия,
В миг променяли печаль на отчаянье.
Грешны мы, грешны,
И негде икону повесить.
Майская радуга!
Мне б твоей радости!
Стынут в безвременье
Седла без стремени, -
Некому больше скакать!
Бронзовый колокол!
Лей своим голосом
Брагу в стакан!

 

 

 

 

ТРЕЩИНА


Темная комната.
Воздух стерилен.
трещина от подоконника
плавно ползет по перилам,
далее падает на пол
изящною тростью...
Значит, Вы в гости?
И Вы - не женаты.
Может быть, кофе? -
давно уж вскипела вода
в обезрученном чайнике.
Я наливаю.
Треснула чашка нечаянно...

 

 

 

Шуршание шифера

 

Вечер. Вновь небо над душным городом
стыдливо краснеет. Поровну
разделены сутки надвое. Надо ли
ниц падать, узрев, как облако
рождает в причудливых образах
забытые истины? Тень у стены
танцует ветвями дерева.
И что бы там ни было, верю Вам,
последняя пристань Корсара! Недаром
стремятся к берегу
все суда. Здесь их сберегут
причалы, качая
на тонких мачтах зарю в колыбели...
Я верю Вам! Верю!

 

 

 

 

Этюд

 

СЕНТЯБРЬ


Поперечина лестницы скалится,
сухими занозами в нежное тело
вонзается.
Крик оголтелый
трухлявые доски набросили;
бронзовым мхом
в морду осени
тычется вечер обугленный.
Где же ты, Вечность?
Испуганный
бродит туман рядом с берегом.
Кажется, только тебе бы я верила,
считала б часы до заутренней
сутками.
Хриплое пение
старых ступеней.
Ветер
играет с калиткой горбатой.
Щербатым прищуром колодца
исчерпаны годы,
и солнца
как будто бы нет в этих водах.
Опять поперечина скалится!
Капризная женщина - палица -
С небес упадёт в твои руки
от скуки.
Не надо печалиться! Бойся
её нежных губ
и строптивого тела, -
сегодня раздела
она на опушке полрощи!
А проще:
ворвалась в наш мир
бабьим летом несбытным,
и так ненасытно
жевала последнюю зелень!
Поверь мне: не так далеко
до раскисшего ливнями берега;
и так нелегко
отрекаться от Бога,
что верил в нас.
Последней ступенью
проломимся в Вечность!
Постой у порога, -
мне жаль этот вечер, -
сожми мои плечи
до боли!
- Эх, Оля! - ты скажешь зачем-то,
взглянув на безликие стёкла. - Промокла?
- Сентябрь, весь в бронзовом, чей ты?
- Соскучилась что ли?
 

 

 


ТРЕУГОЛЬНИК


Аккуратно в тетради школьника
Чётко вычерчен по линейке
Равнобедренный треугольник.
Снова дождь. Водяные змейки
Всё сползают на мой подоконник.
Ты придёшь? Вот и небо с просинью
(хоть и низкое, но святое)
уронило на нас с тобою
треугольные слёзы осени
и бульвар в треугольных обоях
символичного жёлтого цвета...
Грусть поэта? Тоска? Достоевщина?
Может, проще не думать об этом? -
Всё равно неизбежны трещины
На старинном фарфоре! А где-то
Без особого знания практики,
Снова будет какой-нибудь школьник
Так прилежно в красивой тетрадке
Выводить все углы треугольника...

 

 

 

Свет

 

* * *
Променять на мечту свои пятницы,
четверги, да и среды тоже! -
Не поможет! Вдруг осень скатится
мне в ладони червивым яблоком.
Красно-жёлтые язвы вечности
набухают на кочках болотных;
позолотой блестят конечности
куполов. А в субботу
на рассвете тревожно пели
журавли. То ли брошь,
то ли брешь от неба до земли!
Пустота заполняет кельи
жёлтых рощ. Снова терпкое зелье
пьяный дождь
разливает в стаканы-фонари.
До зари остаётся малость. Посмотри
сквозь худые ветви на рассвет:
- Небо нервно плачет. Видишь?
- Нет.
 

 
УТРО


Утро скрывает страшную мысль,
будто мир может жить без тебя;
будто спокойная серая высь
не пошатнётся, скорбя.
Словно не дрогнет осенняя хмарь,
долгим молебном дождя
не разразится, - неужто сама
пробует жить без тебя?!.
Ветер остатки листвы подберет,
Промчится по первому льду.
Время свисающей прядью берёз
Полощется в дальнем пруду.
Утро шершавой ладонью скользит
по заспанным лицам. Зима
отточенной шпагой пронзит
реки, бульвары, дома...

 

СУМЕРКИ


Не были в Ницце? - Беда ли?
Чем Вам Сибирь не курорты?
Видели б Вы, как рыдали
души, зачуханные, как у чёрта
(По штуке на койке больничной!).
Выйду, мохнатыми лапами сумерек
в миг подбоченясь, до одури
буду кричать Ваше имярек,
надрывным гудком парохода
вгрызаясь в артерии улиц-рек.
Чем Вы отплатите
мне,
обезумевшей в плесени
бархатных платьев?! -
Из всех наковален не выдавить
золота столько и меди!
Снова опомнюсь - кто Вы?
Куда и откуда Вы едете?
(Сидя со мною за столиком).
В землю вонзив небоскребы,
дымя папиросами труб,
на трости проржавленных рёбер
навалился наш город, как труп.
Сумерки. Тысячи баров
раздвинули ноги дверей...
Долго корчились от ударов
куранты (так волны морей
"вверяют" пощечины скалам).
Бокалы! Несите бокалы скорей!
 

Маятник

 

* * *
А. Башлачёву
(27.05.1960-17.02.1988)

В спину, ветер в спину,
балтийский, немного шершавый,
лижет размокшую глину,
подошвы ботинок... Дрожа, Вы
чиркнете спичками пальцев,
выпьете пламя губами,
едкого дыма вуаль-цепь
провиснет над Мойкой клубами.
Мимо извилистых улиц
(что более - без названий)
люди в дома потянулись
большой вереницей трамваев, -
режут, безжалостно режут
пространство их тусклые фары!
И слышно Вас реже и реже
средь жуткого рёва фанфары...

 

Назад в начало раздела

Назад к общему оглавлению

Назад к обложке